«Книги… единственное наше спасение, они – для того, чтобы человек не забыл, что он все-таки человек… Книга – это мир, но тот, который человек сам себе выбирает, а не тот, в который приходит».
С этим утверждением одного из героев романа Веслава Мысливского «Трактат о лущении фасоли» трудно не согласиться.
Мы ведь, в сущности, почти ничего не знаем о тех, кто живёт рядом с нами. В чужие окна заглядывать некрасиво, неприлично читать чужие письма, и только книга позволяет, не нарушая правила приличия, заглянуть в мир другого человека. Если вам интересны эти миры – значит, роман Веслава Мысливского для вас.
Кажется, всё очень просто: сидят за столом два человека, лущат фасоль, и один вспоминает прожитое, а другой… Да есть ли он, тот, другой? Может, сам с собой разговаривает смотритель коттеджного посёлка на заливе? Я не нашла ответа. Возможно, более дотошный читатель найдёт…
Эту книгу надо читать медленно. Так же неторопливо, как рассуждает герой романа: мальчик, чудом выживший в военное лихолетье, онемевший от пережитого ужаса и заговоривший благодаря музыке; юноша, устанавливающий столбы электропередач в деревнях и собирающий деньги на саксофон; квалифицированный электрик на стройках послевоенной Польши, играющий в любительском оркестре; саксофонист, поездивший по странам мира; старик, со скрюченными радикулитом руками… Он лущит фасоль и вглядывается в себя, словно мимоходом бросая собеседнику: «О, и в самом себе есть у человека во что вглядываться».
Впрочем, собеседником, скорее всего, оказывается читатель. Удовольствие, которое получаешь от чтения романа, сродни удовольствию от беседы, в которой нет ни готовых ответов, ни банальных штампов. Зато хочется цитировать: «Потому что, как по мне, есть свет, что живет, и свет, что умер. Такой, что только светит, и такой, который помнят… Как по мне, наша память – тот же свет, что летит к нам от давно погасшей звезды. Или даже пусть хотя бы от керосиновой лампы. С той лишь разницей, что он не всегда может долететь до нас при нашей жизни. Все зависит от того, с какого расстояния летит и на каком расстоянии мы от него. Потому что это разные расстояния. А вообще, может даже так статься, что все является памятью. Весь этот наш мир, с тех пор, как он возник. Чья память? Нет, этого я не знаю…»
Есть какая-то особая магия в том, как неспешно распутывается клубок воспоминаний героя, переходя от оборвавшейся из-за отключения света демонстрации фильма к горящим свечам на рождественской ёлке в детстве, к перечню двенадцати блюд, которые обязательно выставляли на стол в Сочельник, к скатерти, вышитой мамой и сёстрами…
Герой романа, а вместе с ним автор, вообще очень бережно относится к вещам, которые часто переживают людей: «Ведь если задуматься, то сколько же в этих всех вещах, мебели, предметах кроется человеческих прикосновений, взглядов, сколько биения сердец, вздохов, печали, плача, ужасов, естественно, и смеха, взрывов радости, хотя этого намного меньше, этого всегда меньше… О, судьбы предметов так же интересны, как и людские. И так же трагичны… В них –память о мимолетных, быстротекущих мгновениях жизни, но кто знает, может, именно они – самые важные, те, о которых мы не узнали бы ни из каких документов. Просто потому, что порою человек может рассчитывать на то, что только окружающие его предметы, вещи, поймут его. Иногда вещам доверяют то, чего не доверили бы никому другому… Может, в их молчании есть что-то большее, помимо молчания, как пан думает?»
И здесь, наверное, надо сказать о переводчике, сумевшем не пригладить, а сохранить живой язык героя, со всеми его неровностями, шероховатостями. Перевод – особый вид творчества, когда надо погрузиться в литературную манеру, стиль переводимого автора, сделать его своим, при этом не потонув в буквальном переводе фразеологизмов, понятных носителям одного языка, и требующих пояснений на другом языке. В книге «Высокое искусство» К. Чуковский пишет: «Переводчик – раньше всего талант. Для того чтобы переводить Бальзака, ему нужно хоть отчасти перевоплотиться в Бальзака, усвоить его темперамент, заразиться его пафосом, его поэтическим ощущением жизни… Он должен обладать всеми качествами литературного мастера и, кроме того, изрядной учёностью». Думаю, всё это в полной мере можно отнести к работе Константина Кучера. Спасибо ему за отличный перевод известного польского автора, который отнюдь не на слуху у современных российских читателей, за большое количество интереснейших сносок – пояснений, сделанных переводчиком.
Веслав Мысливский долгое время считался в Польше, говоря привычными нам стереотипами, «писателем-деревенщиком». Но герои его, в основном выходцы из польского села, лишь кажутся простыми, их рассуждения далеки от банальных штампов. По аналогии вспоминается классик белорусской литературы, Кузьма Чорный, утверждавший, что великая литература начинается там, где авторы пишут не о конкретном селянине, а о Человеке, познающем, принимающем или отвергающем универсальные истины мира.
Может, поэтому и закончить этот небольшой отзыв хочется цитатой из романа: «О, в одно предложение много чего может вместиться. Может все вместиться… вся жизнь… Иногда так себе думаю: не потому ли мы должны за всю свою жизнь столько слов сказать, чтобы все их со временем можно было бы переплавить на одно единственное предложение. Какое? Каждому – свое, его собственное. Которое, как накатит на человека отчаяние отчаянное, мог бы он сказать. И не солгать при этом. По крайней мере, самому себе».
Мария Купчинова,
Минск, Беларусь,
май, 2023 год
|
Рецептов 49 
Статей 985 
