История одного перевода,
Или как я переводил роман Веслава Мысливского
"Трактат о лущении фасоли"
Наверное, у меня, как у того поэта-песенника Михаила Исаковского, к перекрёстку должны были сойтись несколько дорог, чтобы уже вот в этой, конкретной точке, сложилось что-то, послужившее толчком к тому, чтобы я стал самодеятельным переводчиком.
 Но, обо всем по порядку. Первая дорога, это старшая отцова сестра, тёть Тоня. Батяня всегда относился к ней не только с искренним уважением, что вполне объяснимо – старшая все-таки – но и с большой теплотой, которую, естественно, я хорошо чувствовал. Но до поры принимал как данность, даже не пытаясь её объяснить. Зачем? Есть и есть. Только сейчас, вспоминая людей, которых уже давно нет рядом со мной, я начинаю понимать, что, похоже, в детстве, с учетом особенностей не только характера моей бабули и его матери, но и принимая во внимание жизненную ситуацию, в которой она оказалась со своей детворой (двое девок и четверо пацанов), после того, как в марте 42-го под смоленским городом Велиж погиб её муж и мой дед, то тепло, которого ждёт любой ребенок, досталось моему отцу не от его матери. А от старшей, по его тогдашним понятиям уже большой и взрослой, сестры. И это тепло и ласка не выветрились с возрастом, а остались вместе с отцом до самой смерти. Поэтому каждый свой отпуск он обязательно заезжал к своим старшим. В том числе и к тёте Тоне, которая сразу после школы поступила в находившийся не так уж и далеко от их родового села, в райцентре, староосколький геологоразведывательный техникум. И закончила его как раз в то время, когда страна осваивала целину. Поэтому студентов её потока учили искать (разведывать) не какие-то там полезные для страны ископаемые, а… воду. Чтобы целинные посевы не иссушило жаркое казахское солнышко и они, по итогу, дали урожай так нужного стране зерна. Уже там, в Казахстане, тёть Тоня познакомилась с мужчиной с Западной Украины, они поженились, и, отработав положенное, уехали на малую родину мужа, в город Нововолынск Волынской области Украинской ССР. Вот туда отец и ездил практически каждый свой отпуск. Иногда его отпуск совпадал с моими каникулами и тогда мы ехали к тёть Тоне вместе. Тем более, её младший, Виталька, был года на три-четыре старше меня, поэтому, как считал отец, компанией для интересного времяпровождения я буду обеспечен. А потому не стану его отвлекать от разных взрослых занятий. С Виталькой, правда, у меня не особо получалось. Они с его старшей сестрой Валей, которая к тому времени уже была студенткой Львовского института физкультуры, были заядлыми рапиристами. А то же самое лето – это время спортивных лагерей, сборов и тому подобного. Поэтому я Витьку, как его звали дома, практически не видел. Входить в местную пацанскую компанию приходилось самому. Но… У меня, обычно, с этим особых проблем не возникало. Девчонки тогда ещё мало меня интересовали, так что потенциальные конфликты были практически исключены. Неписанные пацанские правила, действовавшие по всему Союзу, я знал неплохо и на чужой территории старался следовать им неукоснительно. Плюс память у меня была хорошая, язык подвешен как надо, поэтому я довольно близко к тексту (со своими импровизационными вставками) мог воспроизвести в незнакомой компании все подвиги и приключения бригадира Жерара. Того самого Этьена, который, с легкой руки Артура Конан Дойля, командовал полком конфланских гусар, а потом и целой бригадой лёгкой кавалерии наполеоновской Великой армии. И если Шерлока Холмса знали многие, то об Этьене Жераре мало кто слышал. Поэтому рассказы о его подвигах и приключениях, как правило, вызывали неподдельный интерес в любой аудитории. Если же более подробно о пацанских правилах, то одно из них определяло, что «белых ворон» не любит никто и нигде. Хочешь быть своим, постарайся не отличаться от тех ребят, в компанию к которым ты попал. В том числе и по разговору. А «разговор» в Нововолынске был достаточно интересным. Все-таки Волынь. Бывшие Восточные Крёсы Второй Речи Посполитой. И хотя большая часть поляков после войны была интернирована на территории, отошедшие по итогу к Польше, полонизмы, как ни странно, остались. Поэтому мои новые знакомые говорили совсем не так, как у бабушки, на Белгородчине. Здесь, пожалуй, стоит сказать, что часть территории нынешних Белгородской, Курской, Воронежской областей, наряду с Харьковской, Полтавской, частью Сумской, Луганской и Донецкой областей когда-то входили в такое территориальное образование, как Слободская Украина (или Слобожанщина), в своё время давшее основу литературному украинскому языку. Поэтому южно-русский диалект, очень сходный, но все-таки отличный от украинской мовы, я знал довольно хорошо. Поскольку частенько проводил у маминой мамы не только лето, но в начальных классах, когда у родителей ещё были сложности с жильем в Воркуте, даже ходил там в школу. И разговаривал с местными пацанами на одном языке. Но мои нововолынские приятели говорили немного не так, как пацаны у бабушки на Белгородчине. Ну, например, когда нужно было пояснить, что тут нет ничего такого, они не говорили «нычого нема», а выдавали «ниц нема». О проходившей мимо красивой девчонке они не говорили: «О, дывысь, яка гарна дивчина пийшла». Нет, от них можно было услышать несколько иную фразу, с использованием польского аналога «гарна» – «файна». Так польский язык потихоньку стал входить в мою жизнь. Ну, а дальше – больше. Нововолынск, самый обычный шахтёрский город. И это обстоятельство, в какой-то мере, тоже облегчало мне вхождение в местную компанию. Единственно, Нововолынск был значительно меньше Воркуты. Но зато имел интересную особенность! Город был буквально в двух шагах от советско-польской границы. Поэтому телевизор в стандартной советской пятиэтажке на обычную коллективную антенну, значительно лучше принимал польские телепрограммы, чем Москву, или, тем более, Луцк. А какие классные, по пацанским понятиям, тогда были польские фильмы… «Четыре танкиста и собака», «Ставка больше, чем жизнь», «Приключения итальянца в Варшаве»… Естественно, программу телепередач на текущую неделю мои новые друзья знали назубок. И как только подходило время выхода в эфир очередного фильма, мы срывались с улицы и стремительно перемещались в ближайшую квартиру одного из тех, кто на тот момент был вместе с нами. Естественно, первые два-три сеанса мои новые друзья поясняли мне, что и почему разворачивается на экране. Но через короткий промежуток времени необходимость в подобных пояснениях отпала. По ходу развития сюжета и так было понятно, кто и о чём говорит с экрана. Тем более, многие из этих фильмов уже не один раз были просмотрены на русском. Плюс, в какой-то из наших приездов с отцом в Новововолынск проходил Чемпионат мира по футболу в ФРГ. Наша сборная из-за переворота в Чили осенью предыдущего года не полетела на отборочный матч в эту южноамериканскую страну, и нам было засчитано техническое поражение. Поскольку на том чемпионате сборная СССР не выступала, советское телевидение его практически не транслировало. Так, совсем немного. А вот поляки в ФРГ дошли до полуфинала, в котором уступили с минимальным счетом команде хозяев. А в матче за третье место… Выиграли у самих бразильцев! Пусть тоже – с минимальным счётом, но… Выиграли-таки! Поэтому по польскому телевидению можно было посмотреть многие матчи того чемпионата. И мы с моими новыми приятелями не пренебрегли представившейся нам возможностью. А в полной мере ею воспользовались. И посмотрели. Всё-всё-всё посмотрели! Ну, а трансляцию футбольного матча зачем переводить? И так всё ясно. «Мяч у Гжегожа Лято. Пас направо… Удар!». А польское радио? Оно практически постоянно было включено в каждой квартире. До сих пор помню оригинальное начало ежедневных трансляций. У поляков не гимн играл. Во всю мощь своих лёгких кукарекал петух. И только после этого подключался диктор. Вот так, совершенно незаметное, но очень увлекательное погружение в языковую среду способствовало тому, что я начал понимать по-польски. А вот читать на этом языке я стал значительно позже. В начале 90-х. У меня в семье тогда один за другим появилось двое малышей. Которые, не являясь исключением из правил, очень любили, чтобы им рассказывали сказки на ночь. И я рассказывал. Многое из того, что сам знал наизусть или близко к тексту. Тех же «Муху-Цокотуху», «Конька-горбунка», «Путешествие Нильса с дикими гусями»… Но хотелось чего-то большего. И вот как-то попадаю я в командировку в Ленинград. И там, в магазине «Планета», где тогда ещё можно было купить книги издательств стран соцлагеря, вижу на прилавке несколько книг карманного формата. В мягкой обложке, а потому и не особо дорогих. Имя автора – Туве Янссон – мне ни о чём не говорило. Но, судя по иллюстрациям, книжки были детские. Я и купил парочку. «Опасное лето» и «Волшебную зиму». В том числе и потому, что перевод названий не вызвал у меня каких-то трудностей. В общем, привёз я их домой и начал переводить. Польско-русского словаря у меня не было, об электронных переводчиках тогда никто ничего не слышал, но… Это меня не остановило. Потому что в памяти оставались (да и сейчас они достаточно свежи) те правила перевода, на следование которых нас нацеливала наша учительница немецкого ещё в школе. К слову, настоящая немка, её родители из поволжских немцев, и мама, когда я заходил к ним домой, чтобы взять пластинку с немецкими песнями или адаптированную под школьный курс книгу какого-то немецкого автора, говорила с сильным немецким акцентом. В общем, как когда-то говорила моя учительница: «Не торопитесь лезть в словарь, как только увидите первое незнакомое слово. Читайте. Читайте дальше. Первый абзац, второй. И по тому словарному запасу, что у вас есть, поймёте, о чём идёт речь в этом отрывке. А когда поймёте, опознаете и то, что показалось вам незнакомым. И восстановите смысл текста в целом». Вот так и я – с теми двумя сказками Туве Янссон. Что-то поймешь, что-то восстановишь по тем же иллюстрациям, а что-то сам придумаешь, исходя из общей канвы сказки и логики развития событий. В общем, благодаря Мумми-тролю и его семейству я получил первые навыки перевода, а мои дети познакомились с Хемулем, Малышкой Ми, Фрекен Снорк и многими другими героями этих сказок и обитателями Мумми-дола. Это была первая путь-дорожка, что привела меня к перекрёстку перевода «Трактата о лущении фасоли». А второй… А второй стало личное знакомство с творчеством Веслава Мысливского. Сейчас мало кто помнит, какое место в жизни читающей советской публики занимали толстые литературно-художественные журналы. Именно в них появлялись новые литературные произведения советских авторов. Причем, не все из них потом доходили до издательств. Иногда тот или иной литературный журнал становился единственным источником, где можно было прочитать то или иное значимое произведение. И не только советского автора. На зарубежных специализировался журнал «Иностранная литература». Не скажу, чтобы я был особо читающим, да сейчас уже и не вспомню, каким образом попал ко мне в руки седьмой номер «Иностранки» за 1986 год. Скорее всего, увидел у кого из соседей по общежитию. Ну, и взял на вечер, полистать, посмотреть. Может, и попадётся что интересное. И попалось-таки. Наткнулся я в этом журнале на начало романа Веслава Мысливского «Камень на камень». И зацепил он меня. Прочитал я первую часть, а потом пошел в библиотеку, попросил, чтобы меня записали на следующие два номера «Иностранной литературы» и, как подошла моя очередь и мне их выдали на руки, прочитал весь роман целиком. Не знаю, чем он меня так впечатлил. Наверное, и сейчас навряд ли смогу внятно это объяснить. Это, примерно, как та же любовь. Любишь и все. А почему, за что – попробуй, объясни… Не получается! Может, есть у нас какое-то внутренне родство с главным героем романа – Шимеком Петрушка. Он ведь примерно такой же, как и мы, комсомольцы 70-х – 80-х. «Партия сказала: «Надо!», комсомол ответил»… А хочется тебе, не хочется… Да кто же тебя, родимого, будет спрашивать?! Вот так и Шимек. Ну, не хотел он по молодости ковыряться в земле. А, поди ж ты… Единственный из братьев, которые, казалось, были и более хозяйственными, и сильнее привязанными к земле, остался в родной деревне. А может, меня тогда поразила та внутренняя свобода, которой с избытком и вдоволь был наделён Шимек, и которой мы тогда ещё не знали. Нам только предстояло познакомиться с ней в конце 80-х – начале 90-х, и роман стал как бы предвестником того, что ждало нас, и художественным учебником этой внутренней свободы? Наверное, зёрна этого произведения Мысливского упали в уже подготовленную почву в то время, в которое они и должны были упасть, чтобы в дальнейшем получить возможность прорасти… Так или иначе, но и роман, и его автор остались у меня в памяти. А потом я прошел третью дорожку, приведшую меня к перекрестку перевода уже другого романа Веслава Мысливского. И началось всё с того, что я сам начал писать. Начал совершенно неожиданно для самого себя, осознав после похорон одного из своих одноклассников, что от наших друзей мало что остается, помимо нашей памяти о них. Но ведь и мы сами… Не вечны. Так может, стоит что-то сделать для того, чтобы зафиксировать нашу память?.. Ну, например, на бумаге. Писать я стал в некотором роде даже помимо своей воли. Ну, зачем мне все это? У меня есть профессия, которая даёт возможность заработать на кусок хлеба, работаю я в ней не один десяток лет. Меня хорошо знают и коллеги, и клиенты. У меня есть какое-то положение в профессии. Зачем мне всё это? Тем более, если это, вполне возможно, просто графомания. Но не писать не получалось. Как только в голове возникал очередной замысел, что-либо иное делать, в т. ч. и по работе, просто не получалось. Надо было срочно садиться к компу и набивать очередной рассказ. От первого предложения и до последнего. Только после того, как рассказ ложился «на бумагу», меня как-то отпускало, и появлялась возможность заниматься чем-то иным. И здесь мне повезло. Причём дважды. Первый раз, когда бывший однокурсник посоветовал отнести несколько моих первых рассказов на сайт «Проза.ру». И второй, когда один из моих рассказов не только прочитал, но и оставил на него хороший, позитивный отзыв другой автор сайта, имевший на нем, в отличие от меня, значительно более солидную «прописку» по времени. Этим автором оказалась, как потом выяснилось, довольно известная белорусская писательница. Ныне, увы, уже покойная. А тогда… Тогда она меня успокоила, сказала, что мои рассказы – это никакая не графомания, и мне надо продолжать писать. Но не надо забывать и о том, что ещё многому надо бы научиться. А вот для того, чтобы научиться, она же посоветовала зарегистрироваться в качестве автора на сайте ежедневного познавательного интернет-журнала «Школа жизни». Чтобы получить навык в ограниченном по объёму тексте внятно, но не растекаясь мыслию по древу и не отвлекаясь на второстепенное, изложить свои мысли по тому или иному поводу, причём изложить так, чтобы это было интересно потенциальному читателю. Чтобы он прочитал текст до конца, а не бросил его после первых двух-трех абзацев. Так я стал автором «Школы жизни». И начал писать для журнала познавательные статьи. О том, в чём притягательность Соловков, что такое ленд-лиз и насколько он был важен для Рабоче-крестьянской Красной армии, кому нужен нейл-арт… Среди прочего «Школа жизни» опубликовала небольшой (статей 10-15) цикл моих статей о Варшавском восстании 1944 года. Как-то зацепила меня эта тема. Обидно стало. Советские граждане – третья по численности этническая группа (после собственно поляков и евреев) принявших участие в восстании на стороне повстанцев. А что мы знаем о них? Так, небольшие отрывочные сведения. На мемориальных плитах музея Варшавского восстания в польской столице всего лишь одно русское имя – Виктора Башмакова (подпольный псевдоним «Инженер»). Командира отдельного «русского» взвода, входившего в состав первой роты Ежи Здродовского («Кварчаного»), той группировки Армии Крайовой «Зубр», что с самого начала августа обороняла на Жолибоже маслозавод. Одно-единственное русское имя. Словаков, принявших участие в Варшавском восстании было значительно меньше. Но о них написаны не то, чтобы отдельные статьи. Целые монографии. И не только в Словакии. А кто знает имена пограничников, попавших в плен в первые дни войны, которых освободили из тюрьмы на Даниловичевской бойцы отряда Козакевича («Барри») в самом начале августа?! Пройдя проверку в повстанческой жандармерии, все они получили право самостоятельно определить – к каким конкретным повстанческим частям им можно присоединиться. И это – несмотря на то, что в составе «канареек», как называли жандармов среди восставших, было достаточно много крайне правых националистов. Большая часть пограничников отдельным взводом влилась в состав 3-го батальона Армии Людовой, действовавшего в историческом центре Варшавы – Старом Мясте (Старом Городе). Подразделение практически перестало существовать в начале сентября, когда немцам удалось ликвидировать последние очаги сопротивления в этом районе. Но ещё остававшиеся в живых пограничники не сдались и не сложили оружие. За первые дни войны и последовавшие за ними три года плена у них накопилось слишком много из того, что обязательно надо было предъявить к оплате немцам. И по канализационным коллекторам они перешли в северное предместье польской столицы – на Жолибож. Вот и всё, что о них известно… В общем, написал я. Журнал опубликовал, люди прочитали. Кое-кто даже оставил отзывы. А где-то через полгода по внутренней почте журнала я получаю письмо, подписанное просто – Витек. Так, мол, и так. Есть такой форум польских публицистов «Салон 24». У меня там польско-русский блог «Без водки не разберешь». Можно, я для этого блога переведу пару твоих статей о Варшавском восстании? К сожалению, иногда мы боимся проявить лишнее, как нам кажется, любопытство. Я так и не узнал настоящего имени-фамилии Витека. Знаю, что он из Гданьска. По делам часто бывал в Калининградской области. Очень большой знаток Варшавского восстания, а лет десять тому у него вышла книга о Волынской резне 1943–44 гг. Вот, пожалуй, и всё. Хотя, Витек не только перевёл на польский те мои статьи, которые ему показались интересными, но и даже прислал книгу о Варшавском восстании «Восстание, день за днём». С первого его дня и до дня капитуляции. И вот получив её, я набрался наглости и… ответным письмом не только поблагодарил Витека, но и написал ему, что есть такой польский автор, творчество которого мне очень нравится. Может, и он слышал о нем, он ведь единственный автор, который дважды удостоен польской национальной литературной премии «Нике». Тогда был единственным. Сейчас есть и второй дважды лауреат этой литературной премии. Украинка польского происхождения Ольга Токарчук. Но тогда Мысливский был единственным. Первую премию ему дали в 1997 году за роман «Горизонт», вторую в 2007 году за «Трактат о лущении фасоли». Я до сего дня прочитал только его роман «Камень на камень», по которому в Польше сняли фильм «Дорога» (1980), а в 1995-ом – одноимённую киноленту. А вот романы, за которые Мысливскому присудили национальные литературные премии, увы, не читал. Два произведения я навряд ли осилю, но вот «Трактат»… очень уж интересно, за что дают вторую премию! Не мог бы Витек прислать мне эту книгу? И Витек прислал… Но, если честно, навряд ли я стал бы переводить «Трактат», получив в руки польский оригинал романа. Одно дело прочитать самому, а второе – перевести текст так, чтобы он стал не только понятен, но и интересен другому человеку… Второе не сравнить по сложности с первым. А нужно ли оно мне? Но тут появилась четвертая путь-дорожка, что по итогу привела меня к перекрёстку перевода. Дело в том, что когда я только начинал писать, старательно участвовал в разных конкурсах. Очень хотелось, чтобы о моих мыслях, которые хотел донести до читателя в своих рассказах, узнало как можно больше людей. А в то время (2011–2013 гг.) одна крупная московская фирма, профессионально занимавшаяся переводами, проводила ежегодный конкурс «Музыка перевода». Его начало было приурочено ко Дню переводчика и приходилось на начало сентября. В конкурсе принимали участие переводы с немецкого, английского, французского, испанского языков и иврита. Но вне конкурса принимались переводы и с других языков – болгарского, словенского, чешского, польского. Ну, я и решил обкатать на конкурсе несколько своих переводов с польского о Варшавском восстании. И плюсом к ним разместил перевод отрывка начала первой главы «Трактата». И здесь мне снова повезло. Моим переводом заинтересовался другой переводчик с польского, скрывавшийся под псевдонимом Deicu 2. Явно это был, вернее, была очень грамотная полонистка. Её замечания и советы по переведённому отрывку очень мне помогли. И я решил использовать представившуюся мне возможность по максимуму. Пока шёл конкурс, я переводил «Трактат», размещал отрывок в разрешённом положением о конкурсе объеме у себя на страничке. Получал замечания Deicu 2, правил и, получив сигнал: «Все в норме, замечаний нет», шёл дальше. Размещал на своей страничке конкурса очередной, переведённый мною отрывок «Трактата», чтобы получить очередные замечания. Так, за три года я перевел первые четыре главы романа. А потом начался кризис. У фирмы, я так понимаю, лишних денег не стало, и конкурс переводов почил в бозе. Связь с Deicu 2 я потерял. Чтобы проделанная работа не пропала даром, я разместил перевод первых глав романа на своей страничке сайта «Проза.ру». Не скажу, что перевод пользовался бешенной популярностью, но время от времени, появлялись читатели, которые интересовались: «А что дальше?». Поэтому я время от времени возобновлял перевод, пересылал интересанту вариант перевода с первыми восьмью, потом десятью, потом двенадцатью главами. Хотя иногда я останавливался в переводе на год, полтора, два. До очередного читателя-интересанта. А роман, как на мой взгляд, и в самом деле заслуживал самого пристального читательского внимания. Все-таки просто так национальные литературные премии не дают. Тем более во второй раз! Казалось бы, фабула «Трактата» достаточно незамысловата. Сидит пожилой сторож в одном из польских дачных кооперативов. Осень. Сезон уже закончился. Соответственно, в кооперативе, кроме этого охранника и двух его собак, больше никого. Может, поэтому он не оставляет без внимания просьбу случайного посетителя, зашедшему к нему в домик, чтобы купить фасоли. Вот только фасоль у него, увы… Не лущенная. Но если пан поможет… И они оба (сторож и его посетитель) садятся и начинают лущить фасоль. А поскольку процесс этот длительный, то за лущением первый рассказывает второму всю свою жизнь. С самого рождения и вот, по этот самый осенний денек. По сути, весь роман – это монолог. Так что простота и незатейливость сюжета обманчивы. С дистанции прожитых лет и приобретённого жизненного опыта, рассказчик анализирует весь пройденный им путь: в какой мере он сам определял свою судьбу и как на неё повлияли трагические события его детства, крутые повороты польской истории? Роман Мысливского – это своеобразные размышления о роли судьбы и случая в человеческой жизни. А жизнь, уже сама по себе, чертовски интересная штука! (Константин Кучер. Роман Мысливского «Трактат о лущении фасоли») Но перевод – это самая настоящая, трудная и ответственная работа. А работу, которая навряд ли будет востребована когда бы там ни было и кем бы то ни было, делать… Очень тяжело! А если нет перспективы, тогда – зачем? Сам-то я прочитал. Зачем тогда терять время?! Но всё одно, не отпускал меня «Трактат». И потихоньку я продолжал его переводить. Хотя, понимал, что эта работа – в никуда, поскольку один из главных вопросов – получение согласия автора на перевод, мною не решён. А ведь нельзя сказать, что я не работал в этом направлении! Нашел в Фейсбуке страничку Веслава Мысливского и написал ему. Так, мол и так, товарищ Веслав. Очень мне нравится мне ваше творчество. И хочу, чтобы нравилось оно не только мне. Вот начал переводить Ваш «Трактат о лущении». Уже восемь глав перевел. Если нужно, могу прислать, чтобы вы убедились, что я – серьезно и ответственно. Прошу Вашего разрешения на перевод всего романа, чтобы в дальнейшем можно было бы предложить его заинтересованному российскому издателю. И уже с его помощью, познакомить российского читателя с этим замечательным произведением. Как ни странно, но через какое-то время от В. Мысливского пришел ответ. Но совсем не такой, которого я ожидал. Мне ответили – так, мол, и так. Я никакой не Веслав. Я такой же фанат этого автора, как и вы, только поляк. Страничку я создал в целях популяризации творчества В. Мысливского и разрешения на перевод дать вам не могу. Советую обратиться в издательство «Znak», где издан этот роман Мысливского и спросить разрешение на перевод у них. Адрес странички издательства в интернете – вот такой-то. Я последовал совету и написал уже в издательство. Но… оттуда ответа так и не получил. Тогда я написал письмо в Посольство Республики Польша в Москве. Помогите, мол, связаться с писателем и решить вот такой-то вопрос, решение которого будет способствовать укреплению российско-польской дружбы. Но и посольство тоже промолчало. В общем, куда ни кинь… А перевод пусть и медленно, потихоньку, но шёл, шёл и к началу этого года я добрался до последней, 16-й главы романа. Как вдруг… Вечно, это самое вдруг! Но, какое оно бы не было – вечное, преходящее, но в конце февраля получаю письмо от хорошего друга, который знал о «деле всей моей жизни». Привет, мол, Костяныч. Завершай ты свою опупею с этим польским романом. Вот посмотри. «Веслав Мысливский. «Трактат о лущении фасоли». Издательство «Текст», 2022 год, перевод Ирины Адельгейм». И бросает мне ссылку.
 И… Извечный русский вопрос. Что делать? По поводу того, кто виноват – никаких вопросов. Сам. Сам виноват. А вот «что делать?» – этот вопрос остаётся. Думаю, надо завершать. У меня ведь даже не вся 16-я глава осталась. Две трети от неё. Пятнадцать последних страниц. Если взять быка за рога, неделя максимум. Так что переведу. Как там говорил кто-то из мудрых? Делай, что должно и… будь что будет! Пусть будет. Очень хочется верить, что и мой перевод окажется востребованным. Конечно, слов нет, он не будет таким правильным, как перевод известной полонистки Ирины Адельгейм, но… Не хочу излишней самонадеянности, но как сдается мне, дух этого романа Мысливского я хорошо почувствовал. И постарался этот дух внятно и чётко передать в тексте своего перевода. Вон тот же перевод «Одинокой сосны» из Гейне есть не только у Лермонтова. Много у кого. Так почему бы не быть двум переводам «Трактата»?! И ещё. Конечно, полонисток в России много. Но кто знает, может, Ирина Адельгейм и есть та самая Deicu 2, которая читала мой перевод «Трактата» и давала по нему мне свои замечания. Кто знает… Может, именно то чтение моего перевода зародило в ней интерес к этому произведению Мысливского?! И она взялась за собственный перевод. Кто знает… Но, если это так, – не зря… Не зря я тогда переводил «Трактат». Да и вообще… ничего в этой жизни не делается зря. Все – к лучшему. Иначе просто не может быть. Читать дальше Веслав Мысливский «Трактат о лущении фасоли»
Константин Кучер. Страница автора
А если возникнут вопросы к Константину Кучеру, можно ему написать.
|
Рецептов 49 
Статей 985 
